Рокко Пистолези: «Мы приобретаем вещи, которые не отягощают нашу жизнь, а украшают»

В России бренд Rocco P знают уже 13 лет. На открытие бутика NOONE в Москве дизайнер Рокко Пистолези прилетел лично, не испугавшись ни столичных модников, ни плохой погоды, ни докучливых журналистов. Из Италии он привез мастера, который прямо на открытии сидел и шил обувь. Вопросы «странному дизайнеру, который начинает все дела во вторник», задавала Евгения Бубнова.

– Рокко, как вам Москва?

– В Москве я чувствую себя как дома. Я постоянно сюда приезжаю уже больше 10 лет. И решение о продвижении своей марки здесь, в России, я принял еще в далеком 1997 году.

– Как это произошло?

– Я почувствовал изменения, и социальные, и политические. Мне было любопытно посмотреть, каков этот рынок, как люди реагируют на подобную продукцию, что вообще происходит. в России. А потом получилось так, что все мои клиенты стали моими друзьями. И теперь я приезжаю к друзьям, как к себе домой. Я абсолютно свой человек в Москве.

– В Италии было так же?

– Да. У меня с клиентами почти семейные отношения. Мы вместе проводим вечеринки, едим, танцуем, развлекаемся.

– Когда вы начали свой бизнес в Италии? Как вы стали именно тем, кем являетесь сейчас?

– Я начал очень молодым, в нашей семье это уже второе поколение обувщиков. Мои родители держали небольшую мастерскую по изготовлению обуви. Они открыли ее в 1957 году, поэтому я практически вырос в обувной мастерской, я дышал этим воздухом. Для меня запахи клея и гуталина – не просто запахи, это ароматы. Логично, что в юности я продолжил обучение обувному мастерству, параллельно самостоятельно изучая иностранные языки, и окончил Институт дизайна в Милане. Моя первая самостоятельная коллекция появилась в 1983 году. И мы с братом сами же ее и продавали.

– Ваш потенциальный покупатель, клиент, друг, как вы сказали, в Италии и в России отличается? Та мода, которую вы внедряете в Италии, приживается у нас?

– Все абсолютно одинаковое. У меня везде друзья. И ассортимент везде один и тот же. То же, что вы видите здесь, представлено и в Америке, и в Азии, и в Австралии. А что касается моды, то… Я вообще не употреблял бы слова «мода», оно ко мне не относится. Я просто делаю вещи. Кому-то они кажутся модными, но это не имеет значения. Мода – это что-то, с чем нужно обращаться очень осторожно. Знаете, я ненавижу слова fashion и «тренд». Они заставляют вас смотреть куда-то на поверхность, а не внутрь вещи. И очень ограничивают свободу выбора.

– Вы шьете и мужскую, и женскую обувь. Какую больше нравится проектировать?

– У меня нет предпочтений. Мне нравится и то и другое, но начинаю я всегда с мужской коллекции. И женская рождается уже из нее.

– Как Ева была создана из ребра Адама…

– Так получается. Наверное, из-за того, что я мужчина. Сначала я думаю о себе. (Смеется - FR.) У меня вообще много странностей. Например, я все дела начинаю во вторник. Это происходит спонтанно. Я проверял: вот уже двадцать лет одно и то же!

– При создании коллекции вы учитываете глобальные социокультурные тенденции?

– Да. Я очень привязан к тому, что происходит в мире.

– И что происходит сейчас?

– По-моему, мир пробуждается от спячки, которая продолжалась много-много лет. Мне кажется, в 1970-х годах была убита какая-то человеческая сущность. И нам очень повезло, что случился экономический кризис. Это даже не экономический кризис, это кризис ценностей. Кризис нашей цивилизации, которая слишком далеко зашла в потреблении. Люди должны вернуться к естественным вещам. Кризис заставил их пробудиться от этого тяжелого сна. Люди начинают больше смотреть на сущность, а не на оболочку, начинают думать о чем-то реальном.

– А в чем были причины этого глобального сна?

– Мы все устали от того, что в мире все доведено до какого-то абсурда. Мир должен был вернуться к каким-то разумным вещам. Мы покупаем и делаем абсолютно ненужные вещи, мы впустую тратим деньги, расходуем ресурсы. И мы приобретаем вещи, которые не украшают, а отягощают нашу жизнь. Поэтому я стараюсь создавать легкие, простые вещи, чтобы вернуться к самой сущности. Моя новая коллекция в первую очередь легкая по исполнению. Люди должны вернуться к тому, о чем им говорит сердце, а не реклама. Я за простоту.

– Однако вы производите обувь, которая недоступна широким массам…

– Никогда моя обувь не будет доступна широкой публике, потому что я делаю все вручную! Это по определению не подходит для широкой публики! Я художник, который предлагает образы, они рождаются воображением, а не диктуются соображениями коммерции. У меня нет рекламы, у меня нет промоушна. И тем не менее меня знают очень многие.

– А как же вы монетизируете свое творчество?

– Я придерживаюсь одного-единственного принципа: мы не должны работать в убыток. Уже много лет у меня есть шанс стать миллионером (если ни миллиардером) в очень короткий срок. Сейчас у меня работает 40 мастеров. Достаточно было перенести это производство в Китай, там его механизировать и использовать более дешевые материалы. Тогда я бы уже завтра стал миллионером! Но мне это не нужно. Я – художник. Я просыпаюсь утром и чувствую себя хозяином собственной жизни. Захочу – сделаю что-нибудь желтое, захочу – сделаю зеленое. Это только мой выбор, никто надо мной не властен. Для меня самое ценное – свобода.

– Сколько же приходится работать 40 мастерам, чтобы обувать и Москву, и Нью-Йорк, и Стокгольм, и все остальные города? – Дело в том, что коллекции очень быстро заканчиваются. У нас есть постоянные клиенты, но мы даже по их капризу не пытаемся производить больше, чем можем. Мы закрываем заказ, когда наши физические возможности исчерпаны. Это аномальное явление. (Смеется - SR.) Мы делаем не больше семи пар обуви одной модели в день. Но всего производим ежедневно 90–100 пар, а в год выпускаем не больше 26 тыс., работая все дни. У нас 9-часовой рабочий день, и мы традиционно прерываемся на два месяца летом.